В это турбулентное время я много размышляю о равностности. Шинзен Янг назвал это состоянием «не-само-вмешательства» (non-self-interference). Состоянием, когда мы как бы не вмешиваемся в самого себя как в процесс. Если я — это процесс, то, как и любой процесс, я (или мое «я») обладаю качеством изменчивости. Вроде бы и так понятно и уже много раз об этом говорили. Но есть и еще один интересный угол обзора — когда равностность сама рассматривается как процесс с присущей ему изменчивостью.

Мысли об этом уже не первый раз посещают меня в моменты очень сильного психологического дискомфорта. В моменты физического дискомфорта мне уже удается просто отмечать сам первичный дискомфорт без накручивания на него сверху порции страдания. Но вот с психологическим дискомфортом для меня сложнее, поскольку он — не просто что-то, что происходит где-то в теле (как в случае с физическим дискомфортом), а что-то, что в какой-то момент составляет «меня» и является «мною».

В моменты интенсивного психологического переживания я могу сохранять равностность лишь до какого-то уровня. То есть моя равностность как навык проявляется до той степени дискомфорта, какую я в данный момент времени готова встретить с открытым восприятием, не сворачиваясь в узкую трубочку туннельного мышления.

Справедливости ради, за три года целенаправленной практики mindfulness (до этого были еще пару лет религиозной практики) я могу отметить значительный прирост к навыку равностности в большинстве повседневных ситуаций. Это значит, что большую часть времени мне абсолютно «ок» с тем, что происходит, хотя происходит всякое. Но, тем не менее, все равно происходят ситуации, демонстрирующие мне, что навыку равностности еще есть куда развиваться.

Сейчас эти точки роста для меня — мои травматичные ситуации прошлого, которые иногда проявляются в виде приступов иррациональной тревоги. Тревога низкой интенсивности иногда проскакивает мимо моего восприятия и проявляется в нем уже тогда, когда становится высокоинтенсивной. Иногда продолжать равностно присутствовать в этом не удается, потому что для меня присущ механизм диссоциации. В какой-то момент мне проще разотождествиться со своими ощущениями (и физическими, и психологическими), чтобы не присутствовать в настоящем моменте. Вполне объяснимая работа защитных механизмов психики. Но нужно ли мне это сейчас? Хочу ли я по жизни нести с собой накопленные стрессовые реакции?

В качестве личной практики сейчас я выбираю присутствие. Каждый раз когда происходят подобные ситуации (а это довольно редко все же), я целенаправленно выбираю «не покидать себя», как бы трудно это не было. И такой смелый шаг зачастую приводит к необходимости проживать все то, от чего хочется сбежать. Безусловно, грамотная психотерапевтическая помощь в какой-то момент здесь становится необходима. Но я пока что изнутри исследую ту тонкую грань, где я еще могу сама проживать свои состояния, нарабатывая для этого необходимые навыки, и где уже не могу и пора обратиться за помощью.

Так вот за время своих исследований я обнаружила для себя еще одну грань или еще один способ посмотреть на саму равностность. Все чаще и чаще я отмечаю, что там, где есть истинная равностность (или развитая равностность), там же есть и максимальная степень принятия и допущения, а там где принятие на максимуме, там для меня есть сострадание.


Равностность — это не диссоциация, это не про границу между мной и миром (или «мной» и моим телом), а как раз про исчезновение этой границы, про взаимопроникновение меня в мир и мира в меня (или про интеграцию «меня» и тела, то есть про воплощенность как процесс).

Вода в двух сообщающихся сосудах обязательно уравновесится, если между ними не будет преграды. Если между мной и миром нет преграды, то в нас все уравновешивается, приходит к общему знаменателю. Также и внутри меня самой все уравновешивается, приходит в согласие и приобретает одновременно первоочередную значимость и второстепенную роль. Одновременно. И в этом нет противоречия. На то она и равностность, чтоб включать в себя все противоречия и уравновешивать их.


По моим ощущениям сейчас равностность все больше приобретает вкус смирения и сострадания. Смирение — как сдача и согласие со всем что происходит как с происходящим (согласие не значит, что мне все нравится, но значит принятие самого факта наличия или отсутствия чего-либо).


Из такого согласия неминуемо рождается сочувствие, потому что я осознаю, что не только я живу в этой необходимости сдаться, но и все остальные. Мы живём в сложное время в сложных условиях. Мы сопротивляемся им потому, что сопротивление даёт надежду на изменение, а сдача будто бы лишает ее. Но, как я поняла на своём пути, иногда просто необходимо все оставить, чтобы смочь продвинуться дальше. Иногда для изменений необходимо оставить саму надежду на изменения и как бы согласиться с тем, что «да, сейчас так, и это может быть изменится, а может быть и нет». И вот тут-то и проявляется вкус равностности — в момент, когда совсем перестаем сопротивляться.


Иногда оказывается достаточно всего на мгновение смириться с тем, что мир и люди в нем никогда не изменятся в сути своей, и сдаться своему бессилию что-либо изменить. Всего на мгновение, но этого бывает достаточно, чтобы открыться осознанию, что все и так уже изменилось.